Новости – Общество

Общество

«Если бы там были кадровые военные из России, я бы знал»

Фото: Александр Григоренко

Пермский активист Александр Григоренко с позывным «Депутат» из ростовского госпиталя рассказывает о своем участии в войне на стороне ЛНР

Святослав Иванов

29 августа, 2014 15:15

15 мин

Александр Григоренко — депутат Молодежного парламента Пермского края. Вполне логично, что на юго-востоке Украины, куда молодой пермский политик поехал воевать в начале июля, он получил прозвище «Депутат». Сейчас раненый в бою уральский Маккейн находится в ростовском госпитале. «Русская планета» поговорила с Григоренко о войне на Донбассе, участии в конфликте кадровых военных из России и политическом будущем ополченца.

– В каком отряде вы воевали в Луганске?

– Я был в разведывательно-диверсионном отряде батальона «Заря». Изначально это было отделение, потом выросло до роты и стало частью батальона «Заря». Этот батальон является, по сути, основной военной силой в Луганске, и на нем держится вся оборона города. «Заря» — это и пехота, и артиллерия, и «Грады», и бронетехника. Я был разведчиком, и мои боевые задачи заключались в участии в разведке и диверсиях. Командиром роты был мой земляк Александр «Магнуст» Стефановский. Я был в отряде с самого начала его формирования, еще даже до того, как туда пришел «Мангуст». Первоначально в отряде были только россияне: восемь человек, которые прибыли на территорию Украины вместе, а потом отряд вырос до 60 человек и стал смешанным, 50 процентов местные, 50 — россияне.

Основная особенность нашего отряда (и это, безусловно, заслуга Александра Стефановского) в том, что у нас была не только пехота, но и бронетехника — БТР, танк, а в конце даже своя противотанковая пушка. Занимались мы классической разведкой и диверсией, плюс сам Стефановский был руководителем фронта на направлении «Камброд». Ему подчинялась, кроме нашего подразделения, еще рота обычных ополченцев. Мы действовали не только на этом фронте, но бывали и на других участках Луганска и его окрестностей.

– Как вообще гражданин Российской Федерации может стать ополченцем-добровольцем на территории другой страны. Как проходит эта процедура?

– Способ, которым я попал, самый простой. Находите в «Гугле» сайт, который занимается отправкой россиян на юго-восток Украины. Их несколько, я пользовался так называемым сайтом «Интербригада», имеющим отношение к партии «Другая Россия» или бывшего НБП. Заполняется там анкета, в ответ приходит электронное письмо с координатами места на территории России, куда надо приехать. Там уже встречают, переводят через границу и человек оказывается на юго-востоке. А дальше уже чистая случайность, Донецк или Луганск, все зависит от свободного коридора, который имеется на данный момент. Вся группа людей, с которой я переходил границу, попала в Луганск. Переход через границу занимает, в среднем, три дня.

– И много там добровольцев из России?

– Я могу говорить только по Луганску, потому что не был в Донецке и области. В Луганске соотношение с местными примерно 50 на 50. Половина россияне, киевляне, харьковчане и жители других регионов Украины, вторая половина — местные жители. За ополченцев воюет примерно три-четыре тысячи человек, а за противника — не менее десяти тысяч.

– Недавно на территории Украины были найдены несколько отрядов российского ВДВ, солдаты были взяты в плен или убиты. Вы видели участие официальных российских войск в войне?

– Я могу сказать четко одну вещь: до того момента, пока я был в Луганске, до 17 августа, российский войск точно не было, по крайней мере кадровых частей. Возможно, были советники (лично я их не видел), но кадровых частей не было точно — если бы они были, я бы об этом знал.

– Помогает ли как-то РФ ополчению?

– Я не могу говорить обо всем, что происходит там, я все-таки до сих пор ополченец. Могу только сказать, что из России приходит оружие. Но откуда она приходит именно (от властей РФ или каких-то частных структур), сказать не могу. Вообще, это не единственный источник оружия, хватает тут и старых оружейных запасов. Плюс, важнейший канал получения оружия — трофеи украинской армии.

– Какая цель в итоге у войны? Добиться независимости Новороссии или присоединение к России?

– Первоначально, еще до начала военного конфликта, основной целью была федерализация Украины. Но после того как Киев ввел войска, стали появляться сторонники и независимости и присоединения к России. Теперь понятно, что ополченцы, а именно они являются сейчас определяющей силой Донбасса, больше не согласны на федерализацию, просто потому, что слишком много крови пролито. Так что стоит вопрос только о независимости. Будет ли приднестровский вариант или южно-осетинский — зависит, в основном, от России. Скорее всего, это будет приднестровский вариант — непризнанное государство, анклав.

– Сотрудничают как-то ДНР и ЛНР между собой?

– Конечно, особенно в плане доставки оружия, продовольствия и амуниции. Есть совместная координация действий. Сейчас, уже после моего отъезда, когда началась активная фаза наступления, сотрудничество усилилось. Но какого-то единого командования нет. Речь может идти только о сотрудничестве и координации действий.

– А как местные жители относятся ко всему происходящему?

– Тут очень сложная ситуация. Если говорить о начале конфликта, а это время референдума, тогда 99 процентов населения проголосовало за независимость ЛНР и ДНР, была полная поддержка. Сейчас ситуация очень осложнилась тем, что люди стали массово уезжать из региона, в основном в Россию. А оставшееся население не ожидало, что начнется такая война. К ней были готовы только те люди, которые вступили в ополчение. Поэтому отношение населения такое: «Лишь бы война быстрее закончилась». Но в целом люди относится к ополченцем как к своим, а к украинской армии — как к врагам.

– Ведет ли ЛНР информационную работу с населением города?

– До референдума и во время него, информационная работа велась очень активно. К моменту моего прибытия она очень ослабла, потому что значительная часть населения просто покинула город. В условиях бомбардировки города не очень-то получается вести такую деятельность. В тот период, пока в Луганске было электричество, информация передавалась через телевидение, телеканал «Луганск 24», который доносил официальную точку зрения ЛНР для населения. Сейчас, поскольку света в Луганске нет, то и пропаганды нет совершенно никакой.

– Как тогда живут сами ополченцы без электричества? Как готовят еду, заряжают телефоны и вообще выживают?

– Мне сложно говорить за всех ополченцев, потому что в Луганске существует несколько воинских подразделений. Помимо «Зари», есть еще один батальон и несколько мелких частей. Если говорить про нас, то система как в армии. Существуют казармы, в которых бойцы ночуют, если они в это время не на передовой или на задании. Естественно, если на передовой, спишь в окопе; если в разведке, то или в доме местных жителей, или где-то еще. А так — казарма, кровать, все как в армии. Питание было в столовой, но когда стали отключать свет, появились проблемы с горячим питанием, которые мы решили обзавестись полевой кухней и собственными генераторами. А в поле и на боевых действиях — сухой паек и консервы.

– Как ополченцы проводят свободное время?

– Свободного времени, что не удивительно, очень мало. Я за полтора месяца боев помню максимум три полностью свободных дня. А так — чистят оружие, спят, разговаривают между собой, читают книги, телевизор смотрели, когда он был. Я читал книги, хотел сходить на новых «Трансформеров» в кино, но не успел — отключили свет.

– А сам город как без электричества?

– Когда я приехал, Луганск был нормальным городом — по улицам ходили люди, в городе было электричество, вода и сотовая связь, нормально работали магазины и общественный транспорт. Бомбежки еще не затрагивали жилые массивы. Укры били в основном по позициям ополчения. Потом появились перебои с электричеством, с доставкой того или иного товара в магазины — первым делом пропали сигареты, позже начались проблемы с продуктами. Не сказать, что был голод, скорее просто дефицит. Например, стало не хватать хлеба, пекарни перестали работать без электричества.

Жители покупали продукты в еще работающих магазинах, которых, конечно, закрылось очень много после отключения энергии. Сейчас значительная часть оставшихся в Луганске жителей живет в частном секторе. И это в основном пенсионеры: им некуда уезжать и не на что. Они живут в основном за счет огородов.

Другое дело, что не очень хорошо работают аварийные службы — за все время моего пребывания там, я видел одну пожарную машину. Больницы пока работают, но многие закрылись — на момент моего отъезда работало всего две больницы в Луганске. Закрываются из-за отсутствия врачей, электричества, медикаментов.

– Хватает ли ополчению снаряжения?

– Тут надо разделять — какого-то снаряжения хватает, боеприпасов и стрелкового оружия, например. Обмундирование — вечная проблема, почти все ополчение воюет в своем. А если говорить про тяжелое вооружение, то тут уже сложнее. Когда я приехал в Луганск, недели за две до этого украинские войска начали бомбить, и нам очень не хватало артиллерии. Мы не могли адекватно ответить на их обстрелы — слишком мало было орудий. К концу моего пребывания наступил некий паритет — именно по мощи, — но проблема была в том, что мы стреляли только с тех позиций, которые нам оставались — из города, — других вариантов у нас не было. А укры стреляли оттуда, откуда хотели — с любых высот и точек. По поводу бронетехники — ее тоже недостаточно, речь идет о совсем небольшом количестве танков, БТР и БМП. Сейчас, как я понимаю, ситуация стала меняться.

– Оплачивается ли нахождение ополченцев на фронте?

– В Луганске я не видел ни одного наемника, то есть человека, который приехал туда именно из-за денег. Когда я приехал туда, ополченцам ничего не платили. Но потом начали выплачивать небольшое пособие. По российским меркам это примерно зарплата продавщицы в магазине, но по местным — это вполне приличные деньги. Выплачивать стали потому, что у большинства ополченцев есть семьи и их нужно как-то содержать. Но этих выплат было не много — одна, максимум две. Россияне, как правило, тратили эти деньги на дефицитные сигареты, продукты и всякие бытовые мелочи.

– Добровольцы, приезжающие в ЛНР, могут быть только военными, или заниматься восстановлением города, психологической работой с людьми?

– В принципе, был вариант — если ты врач, то работа для тебя найдется. Другое дело, что я не видел ни одного врача-ополченца. Теоретически, там было одно подразделение, которое не воевало, а обслуживало штаб. То есть можно было идти на фронт, а можно было, грубо говоря, сидеть в военкомате и выполнять наряды по кухне и казарме.

– А опытных военных много? Людей, которые обучают «новичков» военному делу?

– В начальный период войны проводились массовые обучения ополченцев — создавались особые воинские подразделения с инструкторами, в том числе и Александр Стефановский долгое время был инструктором. Позже, когда началась активная фаза боевых действий, уже не было возможностей кого-то учить — все были в окопах, где и учились воевать. Это не касается людей без службы в армии, потому что, как правило, в ополчение идут люди, служившие в вооруженных силах. Были, конечно, новобранцы без опыта службы в армии. Для них в военкомате в Луганске была организована школа молодого бойца. Но таких было не так уж много.

– Много говорят о гуманитарной катастрофе Луганска. Как она проявляется?

– Ну, если город находится без электричества, воды, тепла, в нем нет транспорта, бензина, поставок товара в город, и под постоянными бомбежками — как это можно еще назвать? На мой взгляд, это и есть катастрофа. Город с моего приезда по дням изменялся: сначала появлялись на домах отколотые части, потом дома рушились, частный сектор постоянно обстреливали. Разрушена инфраструктура. Сейчас я даже не представляю, что с Луганском, судя по всему, город почти разрушен.

– Какие есть законы среди внутри ополчения ЛНР, которые поддерживают дисциплину бойцов?

– В батальоне «Заря» существует жесткий сухой закон. Те, кто нарушал его, оказывались в штрафном батальоне. Что касается мародерства — во время любой войны оно есть, и с ним, естественно, в батальоне «Заря» боролись. Нужно понимать, что мародеры — в основном гражданские лица. Были, конечно, и среди военных такие случаи, но редко — их отправляли в штрафное подразделение. Я знаю это очень хорошо, потому что оно подчинялось нам.

– Но никаких смертных казней не было?

– Вы имеете в виду расстрел на месте? Не знаю. Вообще, весь город поделен на комендатуры, и именно они занимаются борьбой с преступностью. Насколько эффективно они это делают, мне сказать сложно. Потому что в городе я был не много раз — я воевал.

– Расскажите про бой, в котором вы получили ранение и был убит Александр Стефановский.

– Это было продолжение боя от 3 августа, когда нас подняли из-за того, что в район Вергунки пришли укры. Туда мы направились разведгруппой из четырех человек, в том числе Мангуст. Прибыв на место, мы обнаружили противника и вызвали подмогу. В итоге, мы просидели там всю ночь, а утром увидели, что укры просто сбежали, хотя там был достаточно серьезный отряд с танками. После этого мы сменили позицию и стали ждать смену, но, не дождавшись, вернулись в казармы. Мы не могли надолго бросать наш основной камбродский фронт. Через день до нас дошла информация, что укры вернулись на то место, откуда сбежали, и мы с Мангустом снова поехали туда. Добравшись до поселка, мы наткнулись на отряд укров. Мы дали им бой и отогнали к их укрепленным позициям. Потом Саша отправился за подкреплением, а я с несколькими бойцами удерживал один дом. После прихода поддержки мы пошли снова в атаку, но наш танк, после того, как он сделал три выстрела, просто заклинило. А танки противника стали стрелять по нам осколочными снарядами, которые ранили меня и убили Сашу и еще двух бойцов. Это были Старшина и Бродяга. Под натиском противника мы были вынуждены отступить. На этом бой был закончен. Причем, тело Саши смогли вытащить с поля только через два дня.

– Каким вы видите продолжение всей военной кампании?

– Пока ситуация говорит, что ополченцы выигрывают эту войну, по крайней мере в Донбассе. Сейчас появился шанс, что осенью все кончится. Для этого нужно просто разгромить всю украинскую армию. Если этого не сделать, то война затянется надолго. И я не очень представляю, как это будет происходить зимой.

– Повлияет ли участие в этом военном конфликте на вашу политическую карьеру в Перми?

– Уже повлияла. Но как, это другой вопрос. Может сказаться как положительно, так и очень отрицательно. Но меня, если честно, это не особо волнует. Я поехал воевать не из-за политической карьеры, а из-за других вещей, более простых и понятных, чем поднятие своего политического рейтинга.

– А почему тогда вы решили поехать?

– Раньше, когда меня спрашивали об этом, у меня было универсальное очень длинное объяснение. Но теперь мне хочется ответить просто: долг, честь, верность.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе